А. Г. Кислов *
Пейзаж в бобовом зерне:
классические и неклассические логики и тексты

 
Язык твой – язык Орфея наоборот…
Эсхил. Агамемнон

* Алексей Геннадьевич Кислов - логик. Екатеринбург, Уральский государственный университет, каф. онтологии и теории познания.


Исследователей повествования, ищущих в локальных текстах следы глобальной структуры единого Текста-Оригинала, Ролан Барт сравнил с буддистами, которым силою аскезы “удаётся в одном бобовом зерне разглядеть целый пейзаж” (см. примечание 1). Ценой тому становится утрата текстом специфичности, только не как индивидуальности, а как некоторого, возобновляющегося в каждом новом тексте, атрибута. Альтернатива этому следующая: “…попытаться воссоздать текст, но воссоздать не в его индивидуальности, а в его игровом движении … подчинить некоей базисной типологии текстов, процедуре оценивания” (см. примечание 2). Эта процедура связана не с наукой, не с идеологией и не с чем-нибудь подобным им, а только лишь с практикой письма. Можно просто читать текст, отвергнув его прочтением (“заурядным референдумом”), или наоборот – спросить себя: “…какие тексты мне самому хотелось бы написать (пере-писать), возжелать, утвердить в этом мире (ведь это мой мир) в качестве действенной силы?” (см. примечание 3) . Таким образом, здесь текст-чтение, или классический текст, уступает подлинной ценности – тексту-письму, “потому что смысл литературной работы (литературы как работы) в том, чтобы превратить читателя из потребителя в производителя текста” (см. примечание 4). Но достаточно ли этого “наоборот” в качестве основания для базисной типологии текстов?

Ролан Барт призывает понять значимый повествовательный текст в его множественности, т. е. как неклассический текст. Стоит напомнить, что оппозиция классический/неклассический (чтение-письмо) на внутреннем (онтологическом) уровне текста-содержания предваряется у Барта такой же оппозицией на внешнем (гносеологическом) уровне анализа-утверждения: а именно – подведение-воссоздание текста.

Такая комбинация внутреннего и внешнего уровней характерна для современной аналитической культуры (см. примечание 5), именно она лежит в основе одного из подходов к классификации неклассических логик: как внутренний (т. е. связанный с объектами, свойствами и событиями) онтологический, так и внешний (т. е. связанный с истинностной оценкой, характером отношения следования) гносеологический уровни могут быть классическими или неклассическими во всех возможных сочетаниях. Не это ли та самая множественность, утверждаемая Бартом, к которой должен привести подлинный анализ подлинных текстов? Однако неклассичность логик имеет некоторую базисную типологию, наша задача — обосновать эту типологию и на уровне текстов.

Логики

Нас интересует прежде всего логический анализ повествовательного текста: анализ следствий внутри самого текста, т. е. интралитературные рассуждения, и следствий из текста, т. е. экстралитературные рассуждения. В основе каждого такого анализа лежит, явно или скрытно, некоторая система принимаемых форм умозаключений, традиционно называемая логикой. Базисная типология этих логик (логических стилей, подходов) определяет и соответствующую типологию металитературоведческих исследований.

Классические логики в качестве ценностей рассматривают определённость, последовательность и непротиворечивость рассуждений, что выражено в так называемых классических законах логики: тождества, исключённого третьего и непротиворечия. Эти законы-требования, по меньшей мере, до первой половины XX века прочно обеспечивали именно классической логике место универсального и фундаментального метода в европейской культуре, однако выполняются они только при наличии следующих основаниий:

- онтологического характера: конечная и дискретная предметная область;

- гносеологического характера: наличие процедуры разрешения, т. е. агент рассуждения за конечное число шагов может провести проверку, истинно это высказывание или нет.

Стоит согласиться, что столь жёсткие требования если и выполняются, то крайне редко, и только в содержательно бедных случаях. По сути, здесь предполагается уже актуальное существование какой-то универсальной структуры, подведение под которую и реализует смысл анализа текста. Локальные тексты, в этой ситуации, лишены специфичности, они лишь свёрнутые, ущербные проекции Текста-Оригинала, лишь тени платоновской пещеры сознания.

Отказ от такого подведения под Оригинал предполагает у Барта обращение к исследованию-воссозданию текста в его динамической специфичности. Отказ от классических законов логики приводит в XX веке к построению систем неклассической логики: Н. А. Васильев (см. примечание 6) – паранепротиворечивые (параконсистентные) логики, Л. Брауэр (см. примечание 7) – интуиционистские (после – конструктивные) логики, Я. Лукасевич (см. примечание 8)– многозначные (поливалентные) логики.

Интуиционистские логики отказываются от закона исключённого третьего, предполагают бесконечные или нечёткие предметные области, а также – истинностнозначные провалы или поливалентность оценок. Такой анализ не использует в полной мере косвенные рассуждения, т. к. существование универсальной структуры предполагается только потенциально. Категория существования вообще приобретает конструктивный характер: нечто (например, событие) имеет место только тогда, когда задан алгоритм его построения (достижения). Локальные тексты, при таком подходе, в своём множестве образуют снова и снова воссоздающуюся структуру Текста-Оригинала, специфичность таких текстов – атрибут трансформирующийся.

Паранепротиворечивые логики отказываются от закона непротиворечия, они терпимы к противоречиям различного рода: к противоречивым, а потому тождественно ложным высказываниям; к противоречию в рассуждении, когда имеется хотя бы пара контрадикторных высказываний, каждое из которых истинно, и др. Эти логики не исключают возможность пресыщенных истинностнозначных оценок. В классической логике противоречие в повествовании делает следование тривиальным, ибо “из лжи следует всё что угодно” (один из принципов схоластики). Противоречивый текст с классической точки зрения становится сверхполным, т. е. любое правильно построенное выражение становится законным следствием из него. Паранепротиворечивая логика избегает тривиальной сверхполноты, противоречие не всегда разрушает текст, а иногда и приводит к его подлинной специфичности. Намерение соответствующего анализа – сделать текст проблемным, столкнуть его с самим собой. Локальный текст, содержащий противоречие, может сыграть при таком исследовании сложную роль Текста-Оригинала для своих взаимоисключающих фрагментов, со всеми следующими из этого аналитическими сюжетами.

Сочетание свойств интуиционистских и паранепротиворечивых логик, безусловно, возможно и естественно – за счёт отказа от требований законов исключённого третьего и непротиворечия. Указанные типы логик двойственны между собой, их сочетание порождает тип логик, двойственных классическим. Здесь классическая однозначность работает наоборот, рождается вывернутая наизнанку однозначность: немонотонность, релевантность и др. Однако дальнейшие уточнения уведут нас от уже указанной базисной типологии: “все классические логики похожи друг на друга, каждая неклассическая логика неклассична по-своему”.

Тексты

То, что анализ текста не универсален, как и то, что он зависит от характера самого текста, – конечно, трюизмы, но трюизмы, неотрефлексированные в полной мере с точки зрения современной аналитической культуры. Внешний уровень многообразия аналитических подходов к исследованию повествований дополняется многообразием внутреннего уровня содержательных структур текстов. Мы имеем следующую базисную типологию текстов, в которой, однако, ни один из этих типов не выдвигается в качестве абсолютной ценности.

Текст-чтение (классический текст) есть “то, что можно прочесть, но невозможно написать” (см. примечание 9). Уже случившаяся структура фиксированного текста. Причём эта структура не подлежит изменению, и в этом её ценность — в практике возвращения к сохранённому тексту. Миры, конституируемые такими текстами, подлежат полному и непротиворечивому описанию, их события сплетены в структуру, соотносимую с булевой алгеброй (см. примечание 10): спокойно сосуществуют все виды событий, в том числе и пустое, и универсальное события.

Текст-письмо (интуиционистский текст) есть то, что можно прочесть и переписать. Структура с продолжением вечно трансформирующегося текста. Ценность — именно в потенциальной конструктивности, в практике написания текста. Описание миров здесь непротиворечиво, но не полно, структура событий соотносима с алгеброй Хао Вана: обессмыслено универсальное событие, сколько не объединяй множество всех частных событий – единой структуры не получить.

Текст-замысел (паранепротиворечивый текст) есть то, что невозможно ни прочесть, ни написать. Структура с авторефлексией деформированного, самозамкнутого текста. Ценность его — в возможности невозможного, в практике сомнения, в мучительном поиске, а значит и утрате, текста. Противоречивость описания миров не порождает сверхполноты, а события сплетены в структуру, двойственную алгебре Хао Вана: обессмыслено пустое событие, при всех неблагоприятных (противоречивых) условиях что-нибудь да происходит.

Текст-след (немонотонный текст) есть то, что невозможно прочесть, но можно написать. Ещё-не-структура незафиксированного, но релевантного текста. Полная неподготовленность к интерпретации – вот его ценность: практика письма безо всякой цели, безынтенциональное письмо – “письмо ни о чём”. События его миров структурно соотносимы с алгеброй де Моргана, т. е. двойственной булевой: не предполагаются “особенные” события – ни пустое, ни универсальное. Описание миров, таким образом, ничем не обременено, не ограниченно – оно по-настоящему произвольно.

Возможность апологии читателя

С алгебраической точки зрения ясно (см. примечание 11), что условия существования событий, выполнимые для текста-следа (алгебра де Моргана), выполняются и для остальных трёх типов текстов. А для текста-чтения (булева алгебра) выполняются условия существования событий, выполнимые для всех остальных трёх типов текстов. Таким образом, если основанием оценки выбрать многообразие функций художественного сознания, то за текстом-чтением останется приоритет: т. е. у читателя больше возможностей выбора среди своих практик – читать и перечитывать, дописывать и переписывать, быть с текстом и быть в тексте, измышлять и не задумываться. Однако может быть выбрано и другое основание для оценки. Ролан Барт, например, оставляет приоритет все же за текстом-письмом, может быть, лишь по причине утверждения самой возможности базисного различения и соответствующей типологии текстов: классические /неклассические. Правую часть этой оппозиции мы постарались уточнить, не отдавая по-настоящему приоритета ни одному из типов повествовательных текстов.

* * *

Приведённая базисная типология самих текстов и подходов к их анализу, безусловно, содержит в себе большие возможности генерирования многообразия. Однако неклассический анализ может как усилить неклассичность повествовательного текста, так и, в какой-то степени, нивелировать его: например, интуиционистский анализ паранепротиворечивого текста или паранепротиворечивый анализ интуиционистского текста в каком то смысле сохранят видимость близости текста к классической структуре. Но эта классичность будет обманчивой, в ней играет роль баланс неоднородных структур. Например, при всей любви современной культуры к незафиксированным, немонотонным текстам, мы имеем множество примеров их классического анализа: справочники, классификации, коллекции и т. д. Другую, но сходную ситуацию можно продемонстрировать на примере того, что предметом сáмого свободного творческого исследования-порождения, сочетающего все возможности неклассических подходов, легко могут служить бесспорно классические тексты: научные, идеологические и др.

В сочетании практик письма/не-письма и чтения/не-чтения рождается основание для осмысленности многообразия практик аналитического исследования повествовательных текстов. Пейзаж в бобовом зерне – очень пластичный образ: восстанавливается ли подлинность имевшего места пейзажа, родного (в прямом смысле) для этого зерна; проходится ли шаг за шагом трудный путь аппроксимации, бесконечного приближения к более-менее адекватному образу этого пейзажа; сопоставляется ли серия взаимоисключающих пейзажных зарисовок, каждой из которых самой по себе недостаточно для рождения именно этого зерна; осознаётся ли, что бобовое зерно и само является пейзажем, не проекцией только, не результатом лишь, но полноценным Пейзажем? Что же происходит? В любом случае происходящее каждый раз зависит уже от того, что мы видим, какую структуру-содержание, как, впрочем, и от того, что мы видим, видеть – тоже структура, структура-утверждение. Исследование повествования – комбинирование структур, допускающее множественную множественность, но не