Статья эта писалась как отзвук и отзыв на блестящий с моей точки зрения текст M. Выходца "Некоторые семантические концепты языка 'Диалога' (опыт лингвистической археологии)", писалась как своего рода попытка семантической переклички между двумя бывшими жителями ушедшего в небытие счастливого города, разделенными ныне всеми мыслимыми и немыслимыми расстояниями и границами, но встретившимися на узком и зыбком мостике одного из ранних и темных стихотворений Иосифа Бродского.

   Без неожиданного для меня во всех отношениях  и искрящегося от столкновений парадоксов эссе Выходца я бы просто не написал этой статьи (одна из искорок отлетела в мою сторону - что-то и вспыхнуло), а потому автор просит: если есть возможность, отдельно от Мишиной работы статью сию не читать.

   Итак, Миша попытался реконструировать язык, на котором говорят герои Бродского. Процесс его анализа захватывающе интересен, но, дочитав последнюю страницу, я поймал себя на мысли, что к пониманию сути исходного текста в сущности не приблизился.  Текст  М.Выходца, повторяю, яркий образец раскованной, абсолютно естественной игры интеллекта, демонстрация редкого уровня владения Словом. Но существует он не вместе, а пaраллельно тексту Бродского, соприкасаясь не с исходным стихотворением, а только с отдельными его словами. Я ни в коей мире не считаю, что несвязанность эта - недостаток, читая Мишино эссе - наслаждался от всей души, видит Бог. Представим себе танцора, который собирался станцевать, ну, скажем, птичью охоту, а станцевал - но вдохновенно, что-то другое. Стал ли от этого танец хуже? Категорически утверждаю, что - нет. Но о чем же все-таки идет речь в тексте Бродского?

Я не буду ссылаться на статью Миши в ходе своего разбора, но она будет витать постоянно в самой его атмосфере, а иногда и в материале, что должен иметь в виду мой терпеливый читатель.  

   ДИАЛОГ

 -Там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
сотня ворон поет.
-Где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу?
Слов я не разберу.

-В кронах, сказал я, в кронах
темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
сотни его внучат.
-Но разве он был вороной?
Ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах?
Слов твоих не пойму.

Прятал свои усилья
он в темноте ночной.
Все, что он сделал: крылья
птице черной одной.
-Ветер мешает мне, ветер.
Уйми его, Боже, уйми.
Что же он делал на свете,
если он был с людьми?

-Листьев задумчивый лепет,
а он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
это его душа.
-Теперь я тебя понимаю.
Ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
корни дубовых рощ.

-Крышу я делаю, крышу
из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
ниже всякой травы.
Его я венчаю мглою.
Корона ему подстать.
-Как ему под землею?
-Taк, что уже не встать.
Там он лежит с короной,
Там я его забыл.

-Неужто он был вороной?
-Птицей, птицей он был.

Некто лежит на склоне - открытом, незащищенном месте, заполненном ветром.

Склон – пространство, ведущее вниз, только движение вниз естественно в этом пространстве. Лежать на склоне - означает не дойти до конца пути - до подножия или до вершины.

Со словом "снует" связано ощущение неупорядоченности, надоедливости.

Крона - нечто, возвышенное над землей, скрывающее, укрывающее, защищающее, кров для птиц.

Пение ворон - действие совершенно неестественное - обычные вороны не поют, а каркают.

Необычных ворон - много.

Начинается странная, призрачная беседа, и сразу же в нее вмешивается ветер, шуршит листва - достаточно тихий звук. Но этот тихий звук заглушает, видимо, еще более тихий голос, рассказывающий старую-старую историю, голос, в который мучительно вслушивается Слушающий.

И - не может услышать то, что ему говорят. Слышит "крыша" вместо "крона".

Слушающий ошибается, но ошибка его странна. "Крыша" - то, что защищает, то, что возвышено над землей, что закрывает, дает кров - людям. А крона? - смотри выше. Слушающий услышал СЕМУ, и услышал ее ПРАВИЛЬНО. Более того, далее в тексте Говорящий произносит слово "КРЫША": "Крышу я делаю, крышу..."

Так что же это за ошибка Слушающего, похожая более на сверхзнание, на предвидение: он слышит то, что еще НЕ СКАЗАНО, правильно воспринимая при этом СКАЗАННУЮ СЕМУ.

Похоже, что ветер в этой модели мешает не услышать, а воспринять услышaнное. Или наоборот, не мешает ветер, а превращает слух обычный - в слух ВЕЩИЙ?

Отметим здесь, что птицы - темные, отмеченные тьмой. Пение превратилось в крик - чтобы Слушающему было легче, привычнее ПОНЯТЬ? Птицы слетают с небесных тронов - вниз. Вектор движения вниз был задан ранее и как мы увидим далее, движение вниз – единственное движение, существующее в нашем тексте.

Но что такое "небесный трон"?

Трон - нечто возвышенное, обладающий им отмечен и избран властвовать. Я вижу два варианта интерпретации этого образа:

1. Юные птицы принадлежат небу, где стоят их троны, а слетают они с небес на дубовые кроны, чтобы петь в них.
2. "Небесный трон" - метафора дубовой кроны, и птицы слетают с крон - вниз.

На данном этапе важно отметить, что птиц много, они юны, отмечены, избраны, связаны с тьмой и все стремятся вниз.

Вновь дохнуло Тьмою, именно в ее сторону обращено лицо Ветра (Ветер движется в сторону Тьмы? Во тьму ведет пространство склона? В глубь Земли?).                             

И вновь Слушающий слышит не произнесенное слово, но - СЕМУ. Услышанное "корона" насыщенно семой избранности и возвышенности, как и сказанное "тронов", а со сказанным "кронах" сближено как фонетически, так и семой возвышенности, не говоря уже о менее очевидной (Миша, где ты, ау-у) связке через "короновать" - "хоронить" - "укрывать" (смотрите об образе жизни царей, не имеющих права выходить из укрытия, тайного убежища - "Золотую ветвь" Д. Фрэзера).

И - что важнее, Слушающий вновь слышит не то, что было сказано, но то, что сказано БУДЕТ: "Его я венчаю мглою. // Корона ему подстать." И вновь - понять ничего не может.

Наконец, мы узнаем что-то о том, кто лежит на склоне. Он тайком сделал крылья птице. Птице, отмеченной тьмой. О каких крыльях идет речь? Об обычных? Для птицы, у которой крыльев не было? Но тогда какая же она птица?  Или речь идет об особенных крыльях, крыльях для путешествий особого рода?  Обратим внимание: крылья делались НОЧЬЮ. Для ЧЕРНОЙ птицы. Крылья скрывала, защищала (от света? Злого глаза?) - TЬMA (сема укрытия немедленно стягивает в единый семантический ряд КРОНУ, КРЫШУ и тьму.  Если это так, значит в нашей модели Свет губителен для крыльев. И значит именно от света оберегают птиц - или их крылья - sic! - дубовые кроны.  Ну как тут не вспомнить миф о смерти Икара, не к ночи будь помянуто).

Для кого создавал Делающий крылья? Для себя? Или речь идет о неком Прометее, отдавшим их птицам?

В тексте птиц называют внучатами Делающего.

Я думаю, что здесь Слушающий называет Говорящего по имени. Тихий чуть слышный голос принадлежит тому, кто воспринимается как Бог в космосе нашего текста. Бог сильнее ветра.

В темноте Делающий создавал крылья.

Возможно, Слушающий ошибся, и следовало спросить не "Что же он делал на свете", а "Что же он делал на свету", т.е. когда не делал крылья. И доступен ли вообще был Делающему свет.

Что же он делал на свету?

Я вижу два варианта интерпретации строки

"если он был с людьми":

1. В те минуты, когда он бывал с людьми (но - отдельный от людей).
2. В том случае, если он принадлежал (былчастью) людского племени.

В любом случае, отсюда видно, что он мог (по крайней мере однажды) выбирать, с кем и где быть.

Если верна интерпретация 1, то Делающий выбирал между тьмой и светом, люди же в этой модели живут в мире света.

Если же принять интерпретацию 2, то мы имеем дело с Людьми-Воронами (oх и надоело мне это из всех щелей выпирающее рыло тотемизма - анимизма), и Делающий - оборотень, птице-человек, живший в мире людей. Но когда в этом случае Делающий был "на свете" ?  Может быть, так Слушающий воспринимает свой мир ("свет") - склон, дубы, ворон?  Ибо из вопроса Слушающего в интерпретации 2 следует, что люди света не знали, Свет был им попросту не нужен в этой модели.

Людям? Или Птицам? О, как начинают размываться и трансформироваться зыбкие образы! Да способен ли Слушающий воспринимать иначе, чем в двумерных координатах "Люди - Вороны" (настойчивый вопрос: "Разве он был вороной?", конечно же, повторяется не случайно).

Что-то изменилось в мире. Бессмысленное шуршание листьев превращается в задумчивый лепет. Речь Говорящего становится ПОНЯТНА Слушающему. Ветер исчезает из нашего поля зрения и "больше о нем не будет речи в этой саге".

Делающий не дышит, но слово "смерть" не встречается в нашем стихотворении. Смерть его подается как переход в иное состояние, полет в ночь, в мир тьмы. Не для этого ли перехода были нужны созданные крылья?

Полет облака в небе (вообще говоря, небо для меня - скорее свет, чем тьма. - А.Б.) понимается как полет в ночи (такое понимание задается вектором движения вниз – единственно существующим движением в пространстве нашего текста). Однако Слушающий ВИДИТ это облако, т.е. если небо - тьма, то он видит во ТЬМЕ!

Приглядимся к лепету листьев: эта строка насыщена семой жизни до предела: листьев много, их речь - лепет, подобный лепету ребенка (видели, видели мы уже обилие детей в тексте - "сотни его внучат").

Делающий умер, но умножилось его потомство. Чудесные Крылья  перешли по наследству?

В моих моделях сема обильного потомства как правило указывает на скорый выход на сцену нового действующего лица - я называю его "комплексом плодородия", которое тянет за собой прозрачный шлейф неизменных атрибутов: влажности, изобилия, круговорота рождений и смертей,  которые в конце концов сливаются в некое единое пространство ЖИЗНЕСМЕРТИ, этакий кентавр, где взаимоисключающие начала обуславливают друг друга, и одно лишается смысла без другого в вечном цикле умирания и возрождения зерна и вегетативных демонов.                              

Впрочем, не будем забегать вперед, а посмотрим, как поведет себя далее мой анализ.

Итак, Делающий перешел в ночь, душа его превратилась  в облако на небе, тело - в землю.                            

Отметим, что смерть Делающего связывает небеса и подземную тьму, тело его превращается в землю, обнимающую корни, в облако, скользящее по небу...

Дубовая крыша - это в сущности гроб. Но дубовый гроб из густой листвы - мощный образ, напоенный мифологическим смыслом: образ "густой листвы" насыщен семой плодородия в высшей степени.

Озеро, трава - насыщены семой тишины, влаги, созерцания, медитации, "ниже травы" – снова движение вниз.

Да, так и есть, занавес поднялся, маэстро - ваш выход.                         

Пространство текста на наших глазах превращается в пространство Жизне-Смерти.

Но если это так, то в действие вступает неумолимый закон вегетативного цикла, а он гласит, что потомство повторяет путь тех, кто прошел до них.

Путь Делающего оборвался, так же оборвется и путь птенцов. Они ОБЯЗАНЫ кончить так же. Мы застали их еще в пути, но они уже летят ВНИЗ.

Да, в моей модели небесные троны размещены на небесах. Птенцы слетают с них вниз, на кроны, но их путешествие еще не завершено.

Подслушанная картина - впечатляющий исход, перелет из одного мира в мир иной, запечатленный в минуту привала на дубовых кронах, амбивалентная природа которых очевидна (кстати, Миша, какое дерево пошло на челн Харона, а?), миграция в страну Тьмы.

Венчать тьмою - означает - убить. Забыть, в сущности, значит убить вторично. Но для того, чтобы венчать тьмой, надо ей - ВЛАДЕТЬ.

Слышите, как в воздухе пахнет серой? Неужели тот, к кому Слушающий обращается "Боже" - Владыка тьмы?

Почему корoна подстать Делающему?

Потому, что он избран, отмечен изначальнo, он тоже обладал троном небесным.

Но почему здесь возникает неясное ощущение обмана, передернутой карты?

Да потому, что о Делающем говорится, как о ЖИВОМ ("Его я венчаю тьмою" - в настоящем времени).

В настоящем времени, т.к. мы давно уже погрузились в такие недра Мифа, где времени или нет вовсе, или оно стоит, как вода, все события (в том числе и речи Говорящего) существуют одновременно (не потому ли так странно слышит Слушающий - сразу и то, что говорится, и то, что будет сказано в следующей  строфе) и происходят снова и снова, и не кончаются никогда, ибо, едва закончившись, все начинается сначала, хотя слово "сначала" вряд ли уместно в этом контексте.

Но Живое и Тьма несовместимы, не может Делающему быть подстать эта корона. Да, теперь он владеет миром дубовых корней и будет обнимать их вечно (Выходец отметил ранее меня и фонетическую близость "корни" и "корона", и отношения инверсионной симметрии между ними: зубцы короны направлены вверх, а корни - вниз. Те, кто читал мою "Реальность Мифа", помнят, что инверсионно-симметричные семы в стихотворении в конце концов сливаются друг с другом. Более сильная сема поглощает свою противоположность).                              

Делающий обречен быть под землей. Но КРЫЛЬЯ ДЕЛАЛИСЬ, ЧТОБЫ ВЗЛЕТЕТЬ!

Невозможно забыть (оставить) то, чего у тебя не было. Чтобы забыть Делающего, Говорящий должен был сначала обладать им. Говорящий - Владыка Тьмы в нашей модели - не мог обладать Делающим до его путешествия-перелета, так как его владения - тьма, конечная точка пути, точка, где завершает путешествие Делающий (возможно, все путешествие обусловлено зовом Говорящего, но знал ли Делающий, куда он летит на самом деле?).

Вообще строка: "там я его забыл" говорит о равнодушии Говорящего, пресытившегося новой игрушкой. (Помните: "мне скучно, бес!" ?)

А запах серы перебивается запахом любимых благовоний Тамары, когда-то умерщвленной Демоном и Гением Лермонтова.

Почему важно уточнить, что не вороной, а птицей?  В моей модели, потому что главное качество птицы - возможность взлетать вверх. Вверх, а не вниз. И значит, кроме проявившихся в стихотворении миров - того, что выглядит как небо из мира, где ведется диалог (откуда с небесных тронов слетают сотни юных поющих ворон), мира склона и мира дубовых корней, угадывается что-то еще, оставшееся за пределами текста, то, движение к чему должно быть движением вверх.

Вероятно, это мир Света.

В моей модели, неясное ощущение подмены и грустного обмана, остающееся от текста Бродского, возникает неизбежно оттого, что мир текста искажен необратимо и противоестественно: полет птиц в этом мире - в сущности, не полет, а падение, миграция в страну смерти, где поджидает их, потирая руки, Говорящий.

Да и сам выбор птиц не случаен: ворона - птица, возвещающая смерть.

В стихотворении же нашем других птиц нет, да еще они и поют вдобавок, да и многочисленны, как листья в дубовых кронах.

А пение, как известно, пришло как дар Духов, дар из иного мира, с того света.

Вот на этом я и хотел бы прервать свой анализ, именно прервать, так как на эту тему можно говорить долго, и есть что сказать.

Однако, к главному - описанию модели мира текста - по существу мне нечего добавить.

Кроме того, я верю в своих читателей, они с легкостью найдут и заполнят оставленные мной лакуны, и завершат модель.

Счастливого им кайфа.

Но будьте осторожны, друзья: разборы текстов - область, откуда не возвращаются.

27-30 апреля, 1995

Цуран, Израиль - Свердловск, СССР

Дата последней корректировки: 01.10.96