3.3. Третья пара: Старик и Старуха

        Престарелые родители Прокла описаны очень скупо. У "старухи" - матери нет ни имени, ни облика и только "старик" - отец представлен более отчетливо. Но поскольку и его имя прямо не называется, будем называть его Старик.
        Впервые мы видим его на кладбище, во время выбора удобного места для могилы ("Чтоб солнце играло кругом"). Примечателен его внешний вид:
 
В снегу до колен его ноги,
В руках его заступ и лом,

Вся в инее шапка большая,
Усы, борода в серебре.
Недвижно стоит, размышляя,
Старик на высоком бугре.

      Так мог бы выглядеть Юродивый, если бы оделся и прихватил "заступ" (лопату с короткой поперечиной сверху).
      Рядом со Стариком появляется Ворона:
 
Ворона к нему подлетела,
Потыкалась носом, прошлась:
Земля как железо звенела -
Ворона ни с чем убралась...

       Не тот ли это Ворон, который еще позавчера "сидел на кресте золоченом" у стен монастыря? Не его ли появление так напугало Дарью? Похоже, что "нечистая сила" продолжает внимательно следить за ходом cобытий ("держать их под контролем", как это сейчас называется).
      Превращение Ворона в Ворону объясняется принципом диссимметрии, которого придерживается автор при составлении пар: они должны отвечать схеме "Он и Она" хотя бы грамматически. Новая пара "Старик и Ворона" диссимметрична прежней - "Дарья и Ворон".
       Но еще более примечательно действие,  выполняемое Стариком. Символически, оно воспроизводит отцовскую функцию, но по смыслу прямо противоположно:
 
Из рук его выскользнул лом
И в белую яму скатился,
Старик его вынул с трудом.

      Столь же противоположны, по "материнскому смыслу", действия Старухи: она не зачинает и вынашивает младенца, а покупает и привозит гроб для умершего сына.
       Повторение "родительских" действий по отношению к умершим детям свидетельствует не просто о нарушении естественного хода событий ("распаде связи времен"): оно указывает на произошедший  сдвиг во времени.  Старшее поколение заполняет собой разрыв между прошлым и будущим, наступивший в результате выпадения настоящего - гибели взрослых детeй "в расцвете сил".

3.4. Четвертая пара: Прокл и Дарья

3.4.1. Братья славяне.
       О внешности Прокла в тексте поэмы имеется три свидетельства. Во-первых, покойного, лежащего "на белом сосновом столе" и уже "обряженного", описывает сам автор:
 
Лежит неподвижный, суровый,
С горящей свечой в головых,
В широкой рубахе холщовой
И в липовых новых лаптях.

Большие, с мозолями руки,
Подъявшие много труда,
Красивое, чуждое муки
Лицо - и до рук борода...

      Обратим внимание на "Красивое, чуждое муки / Лицо...".
       Во-вторых, Дарья, вспоминая его еще живого и здорового, отмечает его силу: "Сила-то в нем богатырская...".
       В-третьих, со слов рыдающей родни мы узнаем, что помимо красоты и силы, он превосходил окружающих еще и ростом: "Пригожеством, ростом и силой / Ты ровни в селе не имел", т.е. и метрические размеры его были выше средних.
       Суммируя сказанное, можно сделать вывод, что Прокл - языческое божество, обращенное в христианство. Он сохранил первые два из четырех прежних отличительных признаков - Красоту и Силу (и связанные с этим несколько более крупные размеры тела), но утратил способность к Oборотничеству (превращению в другие существа) и Бессмертие.
       Впрочем, из причитаний "родни" создается впечатление, что прежние способности утрачены не окончательно. Обвинением в сохранении языческих привязанностей звучат следующие слова:
 
Что ж мало гулял ты по свету?
За что нас покинул, родной?
Одумал ты думушку эту,
Одумал с сырою землей -

Одумал - а нам оставаться
Велел во миру сиротам...

      Прокла обвиняют, по существу, в том, что он не умер естественной смертью, как положено христианину, а предварительно сговорился с "сырой землей", чтобы "дезертировать" с ее поверхности и укрыться в материнском лоне. К нему обращаются так, словно он только притворился мертвым, только приготовисля "сбежать" из новой семьи в старую. Поэтому звучит призыв вернуться ("встать") и доделать, ради жены и детей, уже начатую работу:

Ее не жалеешь ты, бедной,
Детей не жалеешь... Вставай!
С полоски своей заповедной
По лету сберешь урожай!

      Насколько основательны обвинения "родни" в том, что Прокл пытается уклониться от исполнения главной "заповеди" - работать "в поте лица? Внешнее сходство Мороза, Пахома и Прокла наводит на мысль, что все они братья. Невольно вспоминаются три брата, живущих на земле с незапамятных времен - Зевс, Посейдон и Аид, сыновья Хроноса. Так древние греки визуализировали для себя одну из структур сознания - архетип троичной организации. В христианстве это образ Св.Троицы. В личной мифологии Некрасова эта же структура получила "комбинированное" (точнее - химерическое) отображение. Греческие боги и герои были им "русифицированы" и частично обращены в христианство. Это и заложило основы будущего конфликта.
      Меньше всего изменился Зевс. При переносе на русскую почву он получил новое имя Мороз и сохранил верховную власть.
      Сильнее других пострадал Посейдон. На русской равнине, напоминающей море только своей широтой, он оказался не у дел. От его трезубца остался один "заостренный кол", а сеть, которой он ловил рыбу, превратилась в сеть для ловли человеков. В нее он сам и попал, о чем свидетельствуют надетые на него вериги. Под именем Пахом, намекающим на былую силу и могущество, он бродит, как и прежде, босиком. Такой способ передвижения по застывшей земле еще больше превращает его в подвижника, но чисто внешне. Он не простил обид, на что указывает мстительная тональность его речей. Его нынешнее уничижение - паче гордости.
      Наиболее гармоничные перемены произошли с Аидом. Он принял христианство, но сохранил красоту и силу греческого бога (и несколько более крупные, по сравнению с обычным человеком, размеры). Остался ли у него интерес к подземному царству (царству мертвых), которым он когда-то владел, вопрос дискуссионный. Возможно, подозрения "родни" не безосновательны, но причина его смерти, как нам представляется, в другом. Это конфликт со старшим братом - Морозом. (Разделение братьев по "старшинству" - чистая условность, введенная для удобства).
      Мог ли Мороз спокойно наблюдать за "семейной жизнью" Прокла, опутанного невидимыми цепями не менее прочно, чем Пахом - железными? Разве не пределом морального и физического унижения и показателем полной потери чести и достоинства выглядела, в глазах языческого божества, повседневная "трудовая деятельность" младшего брата? Даже Пахом, образец христианского смирения и самоотречения, высказывал "дурацкую" мысль, что Прокл "перетрудился" на семью. Стоит ли удивляться, после этого, что Мороз предпринял все, от него зависящее, чтобы вернуть брата в родной дом - Aид?
      Далеко не сразу, как мы видели, но это ему удалось. Прокл оказался сначала - в белом (надо полагать), сугробе, затем - "на  белом  сосновом столе", причем в "рубахе холщовой" (из выбеленного холста?) и наконец - "в белой яме". (Тени в царстве Аида - белые, потому что смерть, по представлениям древних греков, наступала от потери крови).
      Судя по длине бороды : "до (кистей) рук", он не такой уж молодой. Ему далеко за двадцать, но едва ли за сорок. Вероятнее всего, лет 30-35. Совпадение с предполагаемым возрастом Христа едва ли преднамеренное.
      А кто же такие, в этом мифологическом контексте, родители Прокла? Это подручные Харона, помогающие переправе через Стикс. Они встречаются на "том" берегу, где выкопана могила и куплен гроб и переправляются через "речку" на "этот", где находится непогребенный покойник:
 
В овраге, у речки Желтухи,
Старик свою бабу нагнал
И тихо спросил у старухи:
"Хорош ли гробок-то попал?"

     О цвете воды Стикса нет достоверных сведений. Возможно, что автор прав - она желтая.
      Они выступают и в роли проводников в царство мертвых, шествуя впереди похоронной процесии: "Чу! два похоронных удара! <...> Убитая, скорбная пара, / Шли мать и отец впереди...".
      Не случайно они бесследно исчезают после похорон, когда их помощь особенно необходима молодой вдове, оставшейся в одиночестве, с двумя малолетними детьми на руках. Казалось бы, "старуха" могла бы присмотреть за внучатами, пока ее сноха едет в лес за дровами. Но Дарье приходится оставлять детей у соседки: "А Дарья домой воротилась ... Торопится печь затопить, / Ан глянь - ни полена дровишек! ... Покинуть ей жаль ребятишек ... Да времени нету на ласки. / К соседке свела их вдова. / И тотчас, на том же савраске, поехала в лес, по дрова...
       Куда же подевались "старики"? Они остались там, откуда пришли - в Аиде, и одновременно - в более далеком, дохристианском прошлом, когда могилы отмечали не крестами, а украшали каменными изваяниями. В этой роли и появляется, напоследок, отец Прокла:
 
Высокий, седой, сухопарый,
Без шапки, недвижно-немой,
Как памятник, дедушка старый
Стоял на могиле родной!

       Заметим, что в первый раз он больше напоминал старшего брата - Мороза, а сейчас, "без шапки", становится похожим и на среднего - Пахома, не говоря уже о само собой разумеющемся сходстве с умершим сыном Проклом. Если у всех трех братьев один "священный" отец (так переводится с греческого имя Себастьян), то настоящее имя этого "старика" - Хронос.